27 мая 2012 года Андрею Георгиевичу Битову исполнилось 75 лет. 

«В самом начале еще, когда я начал писать прозу, я сформулировал для себя такое правило (не знаю, вспоминал ли я его, когда писал…): надо так писать, чтобы выдуманное оказалось фактом, а факт оказался выдуманным, и тогда все сойдется, - говорит Андрей Битов. - Наша действительность всегда дарит именно то, что нарочно не придумаешь. Поэтому приходится придумывать больше правды, чем наша действительность. А наша действительность сойдет за фантасмагорию…»

В фильме «Раздвоение вечности, или Меж двух столиц Империи» Андрей Георгиевич размышляет о писательской судьбе, рассказывает о своем творчестве и, конечно, вспоминает свои многочисленные путешествия, которые для Битова превратились из хобби в образ жизни: «Само путешествие должно быть предложено случаем, а не выбором. Бывает, что вдруг чувствуешь, что ты едешь в правильном направлении, что у тебя, там, уже будет текст - так бывало у меня с очень ранних времен... Ты едешь в путешествие как бы за правом написать. А в принципе это сочиненные произведения, выдаваемые за документальные… В общем, когда летишь, уже знаешь, что ты будешь видеть, что ты будешь делать. Потом поправки получаются только... в виде правды, что ли… А так очень много путешествий, о которых я ничего не написал и не напишу, хотя внутри меня уже бывает готовое решение - как это сделать и что можно написать. Но если можно написать, это не значит, что надо написать…»

Неисправимый путешественник Битов с 1978 года живет на два города: «По трассе Москва-Петербург я точно рекордсмен: думаю, что за год проезжаю этот маршрут раз 20… Я думал над тем, чтобы поселиться где-нибудь посередине. Помню, совсем уже сговорился с одним милиционером и даже к нему свернул с дороги, чтобы посмотреть дом, как этот дом сгорел… Вот не судьба. А тут красоты... И названия чудные. Всякие Миродеди, Миронушки... чудо…»

Размышляя о состоянии современного общества и своем месте в современной литературе, Битов говорит: «Сложись бы судьба иначе, можно было бы выйти и на сюжет, а я как бы миновал читателя, миновал сюжет, меня интересовал только текст, как будто бы я родился века на полтора раньше...
Мы живем одновременно во всех эпохах: и в средневековье, и до отмены крепостного права, и до сих пор, безусловно, живем в сталинской эпохе… И все это одновременно происходит. Но мы думаем, что мы живем сегодня, и это очень трудно растащить, эти времена. Я два раза пытался это сделать - когда писал два больших романа: "Пушкинский дом" и "Оглашенные". Они появились ровно в те моменты, когда эпоха заканчивалась: в одном случае кончилась эпоха оттепели, в другом случае - кончилась империя. И все это уместилось в масштабы моей империи, в амбиции, что я написал все-таки одну большую книгу. Хотя, конечно, ни "Тихого Дона", ни "Войны и мира" я не написал, но, тем не менее, эти тексты все-таки проистекают друг из друга. Хоть они зачастую и не связаны сюжетами, но это империя в трех измерениях… Это, так сказать, мой продукт, который я производил лет 50, полвека. Думаю, что до этой книги еще дочитаются, у меня такое ощущение, что она будет дочитана. (….) А человек не сможет прочитать то, что он не знает сам про себя. Когда он прочитает про себя то, что сам не смог в себе выразить, он бывает как-то подвинут, благодарен. Это те, кто умеет читать. Это для тех, кто умеет читать. Всеобщая грамотность к умению читать не имеет никакого отношения… Как-то Розанов сказал, что книгу не следует читать ни для удовольствия, ни для познания. Книгу можно читать только для саморазвития и самопостижения».