М.Шолохов "Тихий Дон"

Осип Мандельшштам

 Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи,-
На головах царей божественная пена,-
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море, и Гомер - всё движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.

МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ ШОЛОХОВ

(1905-1984)

«ТИХИЙ ДОН» (1928-1940)

Эпос: высшая форма словесного искусства 
или необработанный жизненный материал

«Почти всем нам известно, что в нашей литературе есть писатель мирового значения - М. А. Шолохов. Но мы как-то плохо отдаем себе в этом отчет. <...>
      Не видно то новое, что внес Шолохов в литературу, возможно, из-за его презрения к форме - не к форме вообще, а к собственной оригинальной форме и стремлению выделиться. Кажется, что это сама жизнь, сумевшая мощно о себе заявить; удачно, конечно, и спасибо ей за то, но собственно об искусстве тут говорить нечего... Не всегда понятно, что в этом, может быть, и есть высшее искусство, отчасти забытое».

П. В. Палиевский. Мировое значение Шолохова, 1972

      «Знаменитый роман советского писателя состоит из двух толстых томов. Прочитав восемьсот страниц, я все еще не знаю, как живут эти люди, внутренний мир которых заполняет множество страниц. <...> Ни в коем случае я не хотел бы пренебрегать подобными романами, традиционный стиль которых в каждом мгновении препятствует изображению новых вещей. Если я говорю, что они написаны без искусства, то совершенно честно при этом думаю, что охотно отказался бы от самого искусства, если бы оно мешало появлению подобных документов. Но я все же не верю в это».

Бертольд Брехт

      «Жизнь людей не может быть сама по себе предметом романа: предмет должен быть достаточно определенным, чтобы сообщить ему форму. <...> Роман г-на Шолохова не имеет единства времени или места: мы следуем за донскими казаками с их хутора на фронт, с фронта в Петроград, а небольшие вставки с описаниями природы (Дон весной, летом, осенью, зимой) - слишком механическое средство, чтобы придать рассказу единство. Это слабость, которой, конечно, мы можем пренебречь ради эпизодов: трагической истории любви Бунчука, красного агитатора, и Анны, девушки из его пулеметной команды, - красиво развернутой на фоне революции, пулеметных лент и расстрелов, уличных боев, - но освещенной урывками; судеб казачьих станиц, которые являются главной темой г-на Шолохова.
      Не видно причины, почему этот роман начинается или кончается там или здесь. Нельзя сказать, чтобы отсутствовала экономия в описании каждого эпизода: но этих эпизодов слишком много. Если в них и есть какой-нибудь сюжет, в чем я сомневаюсь, он теряется в узорах ковра».

Грэм Грин, 1934

      «Его успех у читателей очень велик. В Советской России нет библиотечной анкеты, где бы имя Шолохова не оказалось бы на одном из первых мест. В эмиграции - то же самое. <...> Шолоховым зачитываются. Поклонники у него самые разнообразные. Даже те, кто склонен видеть гибельное дьявольское наваждение в каждой книге, приходящей из Москвы, выделяют „Тихий Дон".
      <...> У Шолохова, несомненно, большой природный талант. Это чувствуется со вступительных страниц „Тихого Дона", это впечатление остается и от конца романа, хотя третий том его, в общем, суше, бледнее и сбивчивее первых двух. <...> Все, о чем рассказывает Шолохов, живет: каждый человек по-своему говорит, всякая психологическая или описательная подробность правдива. Мир не придуман, а отражен. Он сливается с природой, а не выступает на ней своенравно наложенным, чуждым рисунком. Искусство Шолохова органично».

Георгий Адамович. Шолохов, 1934

      Задание